К 100-летию Луцкого прорыва
Добавлено: 05 июн 2016, 14:37
Ниже в данной теме мы публикуем материалы, приуроченные к данной знаменательной дате, присланные нам Атаманом ВВДЗ Я.Л. Михеевым. Эти материлы ранее публиковались в эмигрантской прессе и, собрав их в общую подборку, мы размещаем их здесь
***
Ярополк Л. Михеев
К 90-летию Луцкого прорыва 8-ой Армией ген. А.М.Каледи́на
4 – 16 июня 2016 года исполнилняется 100 лет, как наш гениальный генерал и атаман А.М. Каледин прорвал австро-немецкий фронт по Луцкому направлению и нанес колоссальное поражение, которое отразилось на всех фронтах союзных России армиях. Подробности этого сражения мы приводили в «Донском Атаманском Вестнике» № 2(171-172) за 2004 год.
Ниже мы вкратце осветим личность героя Луцкого Прорыва генерала Алексея Максимовича Каледи́на(см. сноску 1) как военачальника и стратега.
Начальные годы его были описаны в воспоминаниях его друга молодости, Михаила Григорьевича Михеева, родом из станицы Клетской, Усть-Медведицкого Округа, Всевеликого Войска Донского, впоследствии командира Отдельной Оренбургской казачьей дивизии (в чине генерал-лейтенанта), которая находилась в составе 8-й армии во время Луцкого Прорыва. Вместе с Калединым, он учился в Усть-Медведицкой про-гимназии, вместе перевелись в Воронежский, имени великого князя Михаила Павловича, кадетский корпус, вместе кончали Михайловское военное артиллерийской училище. Позже оба прошли Академию Генерального Штаба по 1-му разряду.... Крестили детей друг у друга.
Еще на школьной скамье Каледин пользовался уважением своих товарищей по школе.
Ставши военачальником, он себя сразу так зарекомендовал, что офицеры и солдаты чувствовали силу личности Каледина. Они верили ему и любили его, несмотря на его суровый вид и строгость по службе. Любили его за храбрость, за постоянные удачи, за его заботы о всех и прониклись к нему безграничным доверием, после его боевого крещения 9 августа 1914 года под Тарнополем, где Каледин,, как пишет офицер-ординарец, «показал себя образцовым начальником и бесконечно храбрым человеком».
Эту храбрость вместе с «удивительным спокойствием»» и «мудрым управлением», он показал в бою 17 августа 1914 года под Рудой, когда 12-ая дивизия под водительством Каледина блестяще сдала крайне трудный экзамен, сдерживая в течении дня яростный натиск больших масс венгерской пехоты.
Позже, на Гнилой Липе, когда в пешем строю, отбивая атаки и удачно маневрируя, дивизия на участке 12-го корпуса удержала положение всей 8-ой армии, бывшей тогда под командованием Брусилова. За этот подвиг, ген. Каледин был награждён орденом Св. Великомученника и Победоносца Георгия 4-й ст. Здесь, в самую критическую минуту боя, когда страшная угроза нависла над всей армией, Каледин сказал своим ближайшим помощникам: «Умрём здесь все, но ни шагу назад!». И все, от полковника до рядового, знали, что это не была поза, не слова – ни позы, ни громких слов, предназначенных для истории, генерал не любил – все знали, что Каледин, если надо, действительно умрет вместе с ними.
Блестящей была конная атака против пехоты 29 августа под Демней, и за нее ген. Каледин был награждён Георгиевским золотым оружием. Совершенно недюжинные способности ген. Каледин проявил в новой для кавалерии обстановке горной войны – им был примененны новые «калединские» тактические приёмы, описаные его соратниками. «Военное чутье», говорил проф. Академии ген. Н.Н. Головин – «это дар Божий. Он даёт возможность во время войны предвидить события и угадывать исход боя по ничтожным признакам – чисто духовного свойства».
Генерал Деникин в «Очерках русской смуты» пишет: «В победных реляциях Юго-Западного фронта всё чаще упоминались имена двух кавалерийских начальников – и только двух – графа Келлера и Каледина – одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру: один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудный, другой спокойный и упрямый. Оба не посылали, а водили войска в бой. В рядах наступающих полков Каледин был ранен. Таким же он оставался будучи командиром 12-го корпуса и даже ставши командующим 8-ой армией.... получивши за руководство боевым операциями – ордена Св. Георгия 4-ой и 3-й степеней и Золотое оружие.
Генерал А.М. Каледин (1861-1918) особенно выдвинулся как кавалерийский начальник, и о нем завоговорила не только армия, но и вся Россия, когда он командовал 12-ой кавалерийской дивизией3 которая под его командованием неизменно проявляла самую высокую доблесть, проникая в глубокий тыл противника, охватывая фланги его армий, выполняя, по заданиям своего вождя, крупные стратегические задачи. Проникая вглубь расположения противника, застигнутого Калединым, обычно, врасплох, дивизия производила и конные атаки и сражаясь наравне с пехотой, применяя Калединскую тактику наступления даже при задачах оборонительных. Этим Каледин продолжал Суворовскую традицию в русской армии.
Каледин большое внимание обращал на разведку. Во всех полках дивизии имелись офицеры, зарекомендовавшие себя как отважные разведчики и начальники разъездов, на точность донесений которых генерал Каледин мог положиться. Он знал их лично, знал особенности каждого, и выбирал из них самого подходящего для выяснения той или иной задачи.
В совершенстве зная военное дело, Каледин, как человек долга, всего себя, все мысли и все время отдавал взятым на себя обязанностям.
Им были выработаны «калединские» тактические приемы – в частности, при отступлении кавалерии в горах перед массами пехоты противника. Достаточно было незначительной пехотной части противника с пулеметами опередить по параллельной дороге или по недоступной для кавалерии трпинке колонну конницы, идущую в горном дефиле, и выйти на командующий гребень, чтобы уничтожить её, - и Каледин выдвигал по главному пути части, которые на ближайших перекрёстках заворачивали в сторону и оставались тут в виде заслона до тех пор, пока не пройдет вся колонна. Ни одна тропинка не оставалась неизученной.
Донесения Каледина высшему начальству всегда точно соответствовали действительности, чем он отличался от многих начальников.
Распоряжения его по своей обдуманноти и ясности были понятны каждому исполнителю. Каждый чин дивизии убеждался, что начальник дивизии все предвидил, все принял в расчёт, и всякое его распоряжение оправдывалось обстановкой.
Чины дивизии выражали удивление дальновидности Каледина. В то же время это было для всех беспрерывными уроками ведения войны.
Соратники Каледина и военные историки отмечают быстроту принятия им стратегических решений.
В его систему входило всегда быть при авангарде. Часто со своим штабом он выезжал и в головной отряд, что давало ему возможность раньше противника делать распоряжения и навязывать противнику свою волю.
В своей книге, «Кавалерийские обходы ген. Каледина 1914-15 гг.», Э.Г.фон Валь, бывший начальником штаба 12 кав. Див., подробно рассказывает о битве Исае-Мольна-Крапивник. 12 кав. Дивизия, окружённая, оказалась в «мешке». Оставалась еще возможность немедленного ухода на Дзианиакну, но Каледин приказал держаться и принял атаку противника, наступающего широким фронтом.
После жестокого боя 12 октября, Каледин, не приказывая сниматься, выехал на горку к западу от Исае, чтобы оттуда руководить дальнейшим боем. Уже с утра с обоих боевых участков от командиров полков получены были донесения, что части не могут держаться и их отход неминуем, но Каледин категорически требует сохранения положения... Он выезжает к выезду из деревни Исае и ждёт, чтобы последний всадник прошёл назад до него. Начальник штаба подъезжает к Каледину и просит его стать с ординарцами за дом, так как он на виду у подбегающих австрийцев, которые выкатывают орудия на только что оставленном ахтырцами участке, - Каледин остается на месте... В ту же минуту шрапнели рвутся над его головой... Лошади бросаются встороны... Ахтырцы проскочили!.. И Каледин шагом едет за дивизией, вытянувшейся на Турже.
Дорога была почти непроходима, местами были сплошные озёра с вязким дном. Лошади поверх спины погружались в жидкую грязь, горные орудия изчезали в воде... Ужасы этого прохода неописуемы... Манёвр Каледина вызвал переполох у австрийцев, расстроил их план и заставил их принять контр-меры, крайне для них невыгодные. Обход в Борислав, предпринятый австрийцами для отвлечения наших войск с фронта, был отражён, и значительные силы, столь нужные им на своем фронте, были привлечены впустую на расположение конного отряда, который, задержав противника и введя его в заблуждение, сам благополучно ушел.
Первая половина этой удачи была достигнута благодаря блестящим способностям и смелости Каледина, благополучнм уходом дивизии при фланговом отходе от Исае, когда войска, связанные в болоте лошадьми, по пояс и по горло помогая вытаскивать орудия, при отсуствии пространства, чтобы принять боевой порядок, не могли оказать сопротивление, дивизия обязана нерешителности противника вследствие переполоха, вызванного действиями того же Каледина.
«Отважному судьба улыбается» - заключает фон Валь – «слава Каледина понеслась по всей армии, по всей России... а крест Георгиевский получил Цуриков»*
Кстати о Цурикове... 27-го августа 1914 г. 24-ый корпус, которым командовал Цуриков, потерпел полное поражение в бою под Демния. Чтобы спасти положение, генерал Каледин, не бывший тогда в подчинении у Цурикова, бросил конницу во фронтальную атаку на австрийскую пехоту и 12-я кавалерийская дивизия, проявив высшую доблесть, исполнила, как всегда, свой долг. Положение было восстановлено, но и это не наложило отпечатка славы на имя ген. Каледина из-за враждебного отношения к нему начальника штаба 8-ой армии, полковника Кульжинского.
Гениальность Каледина ярко проявилась, когда он попал под власть командира 24-го корпуса ген. Цурикова, дававшего Каледину явно невыполнимые задачи. Так, во время движения и в направлении Старый Симбор-Турка, Каледин неожиданно получил от Цурикова приказание идти на Головецко с тем, чтобы совместно с двумя батальонами под командой генерала Катовича, который подчинялся Каледину, пройти через узкое горное дефиле Головецко-Ломна, в тыл австрийской позиции на высоте к северу от Ломна-Жукотин-Турка. Такое поручение кавалерии, а не пехоте, было равносильно посылки дивизии на убой. Каледин, взглянув на карту, так и оценил положение. Приходилось исполнить безумное приказание начальника, не считавшегося с пользой дела, а руководствующегося соображениями иного порядка – пишет фон Валь. Придя к ночи в Головецко, Каледин изучил донесения о разъездов о том, что дорога на Ломну пролегает между отвестными скалами, а на перекрёстке у того пункта крутая гора, закрывающая выход из гор. Движение в гору в Тыл противника на высоте 830-875-933 для лошадей было невозможно из-за крутых скатов.
Когда дивизия, выступив в поход до рассвета, около 10 часов вышла из ущелья между крутых гор, немедленно начался обстрел её слева, справа и с фронта. Снаряды рвались над авангардом так, что они перекрещивались под углом 180 и 90. Стародубский драгунский полк был спешен и Каледин приказал ему занять гору на перекрёстке у Ломна.
Через выход шириной в 8 метров вытягивалась дивизия – через него же она должна была и уйти, как через единственную точку, выводящую из мешка. С потерей этой горы отряд запирался... Каледин приказал командиру полка умирать с полком, но не уходить... Гора, однако, оказалась настолько крутой, что взобраться на неё драгуны не могли. Тем временем, остальные полки и пехота спешно продвигались вперед. Пехота вырыла окопы и открыла огонь в тыл аввстрийской позиции 830-933. В это время, прискакал ордигарец с донесением о том, что австрийцы ведут наступление цепями с востока и под прямым углом с юго-запада, то есть, в тыл пехоты Катовича и фронтом на наши конные части.
Каледин с начальником штаба садятся на коней, чтобы поскакать на фронт, обращенный к юго-западу. Иначе, как через мост, выехать в этом месте нельзя. Нужно проскочить между двумя очередями шрапнелей.
Лошади пускаются вскачь, но в это время, когда Каледин подскакивает к перекрёстку, над его головой рвётся шрапнель, его лошадь падает на колени и он вылетает из седла на её шею, а сзади наскакивает начальник штаба. Через мгновение Каледин однако в седле и скачет дальше.
Только начальник штаба успел приблизиться к юго-западному фронту, как подлетает ординарец от Стародубского полка с известием, что большие цепи австрийцев безостановочно двигаются на Ломна и что Стародубцы не могут больше держаться.
До темноты еще два часа... Дотянуть до темноты, чтобы уйти, кажется невозможным...
Ключ нашего расположения у Ломна – туда и бросается теперь Каледин. Уже издали виден ураганный артеллерийский огонь, направленный на выход на дефиле. Десяток снарядов рвётся ежесекундно. Одновременно трещат пулемёты и идёт ружейная стрельба.
В этот раз австрийцы верно оценили обстановку и направляют главный удар в слабое место.
Каледин приказывет умирать на месте, не отступая ни на один шаг... Положение безнадёжное, так как наступают густые цепи на спешенных Стародубцев.
Стоя за забором из тонких досок, Каледин смотрит через него на готовящуюся катастрофу. Пули пробивают доски и превращают забор в щепки. Каледин не ложится на землю, как остальне офицеры, не отходит за постройку. Кажется, что он ждёт от судьбы, чтобы она освободила его от дальнейшего... Он диктует начальнику штаба приказание для отхода дивизии с наступлением темноты...
Темнота, наконец, наступает раньше, чем стародубцы, сбитые в кучу, смяты окончательно...
Каледин выходит на шоссе, где проскакивают назад наши части. Пули барабанят по телефонным столбам. Вот уже некоторые части исчезли в дефиле... Последним уходит Каледин.
Пехота задерживается на высотах.
Ночью австрийцы снимаются с высоты 830-933 и уходят. Одновременно, с ними, отходит их армия...
То было незабываемое 28-ое октября 1914 года...
Об этом сражении рассказывает командир 5-й Донской казачьей батареи ойк. Ст. И.Г.Седов, кавалер Георгиевского оружия: «Когда 12 дивизия вытеснила противника из Борислава, пришло приказание идти на Сходницу-Исае-Турка. Деревни Кропивник, Магура, Исае, расположенные на дорогах, ведущих в горы, были заняты противником...
Трудно представить себе, как чувствовал себя тогда Каледин... Только его гений и его воля могли дать ему возможность пройти с боем все эти деревни в горах, где кавалерия не могла развернуться. У деревни Исае целый день пришлось бороться с подавляющими силами противника, наседавшего из Турка и забрасывававшего нас тяжёлыми снарядами. Тяжёлое положение создалось у горы около Ломна. Стародубцы не могли держаться... На место прискакал Каледин, восстановил положение и приказал умирать, но не уходить с позиции.
С наступлением темноты под прикрытием Стародубцев... дивизия вышла из дефиле.»*
По дороге в деревню Подгорка – по словам нач. Штаба Каледина – встретил Каледина начальник разъезда, посланного к реке Быстрица, и доложил, что дальше ему ехать по шоссе невозможно: оно обстреливалось как с фронта, так и с правого фланга.
Следуя раз принятому решению, Каледин продолжил свой путь до крайней избы селения Подгорка, расположенной на самом берегу узкой реки. Под градом пуль он слез с лошади на глазах австрийцев, лежавших в траншеях, на противопожном берегу.
Каледин вошел в избу и начал говорить по полевому телефону. Австрийцы, увидели скопление чинов вокруг изб, открыли огонь и скоро пристрелилсь. Каледин вышел из нея только когда снаряд снес угол ее. Постояв несколько минут для осмотра другого берега, он распорядился чтобы конный артеллерийский дивизион открыл огонь, а гусары отошли, так как им там нечего было сделать. Затем потихоньку перешел первым через мост под обстрелом . Когда последний чин перешел через мост, изба, где они до этого находились, взлетела в воздух....
...На позиции около перекрёстка Крапивник: цепь спешенных улан шла в контр-наступление. Наблюдая за развитием движения, Каледин стал по левую сторону узкой дороги, ведущей на южный берег реки Стрый. Песок осыпался на местах попадания пуль. В тот момент, когда фон Валь обернулся к Кледину, две пули одновременно ударили в песок – одна на пол дюйма перед грудью Каледина, другая в таком же расстоянии за его спиной. На просьбу начальника штаба перейти на другую сторону, откуда столь же удобно было наблюдать, Каледин не ответил, а лишь поморщился, оставаяясь на месте. Зрителей тут не было – пишет фон Валь – и о пользе от подобного риска в смысле подъёма духа войск не могло быть и речи.
Горсть спешенных улан – около 70 человек – в этот раз взяли в плен остаток двух батальонов – около 1000 человек – перебив остальных, по шести улан на каждые сто пленных.
Деникин в своих воспоминаниях подчеркивает, что влияние Каледина достигалось не красноречием, - наоборот, – «Каледин не любил и не умел говорить красивых возбуждающих слов, но когда он раза два приехал к моим полкам, и посидел на утесё, обстреливаемом жестоких огнём, спокойно распрашивая стрелков о ходе боя и интересуясь их действиями, этого было достатьчно, чтобы завоевать их доверие и уважение»
«Май 1916 г. застает Каледина в роли командующего 8-й армией. Приехавши на позиции моей дивизии, он, всегда угрюмый, тщательно осмотрел боевую линию, не похвалил и не побранил, а уезжая сказал: «Верю, что стрелки прорвут линию» В его устах эта фраза имела большой вес и значение для дивизии».
Ген. Н.В.Шинкаренко рассказывает, что, «когда в критический момент очень тяжелого боя 3-й Оренбургский казачий полк 12-й дивизии не выдержал и стал в беспорядке отходить, достаточно было прискакавшему Каледину прикрикнуть и приказать вернуться, чтобы полк немедленно исполнил приказ и занял покинутую было позицию.
Декабрьский налёт к Балогроду. От Каледина пошла только бригада, а сам он не пошёл. Сперва успех, а затем бригада, вследствие ловкого маневра австрийцев, отскакивает сразу на полперехода. Настроение подавленное, впечатление отрезанности... И вот приезжает Каледин, сосредоточенный, не улыбающйся. Я не помню, было ли в этот день солнце, но для всех, и для улан и для гусар, солнце выглянуло с приездом неулыбающегося Каледина... И снова победа!
Соратники отмечают бережное отношение Каледина к жизни человека. Когда несколько совершенно безнадёжных атак на одном из участков были отражены противником и войска понесли огромные потери, Каледин, получив повторный приказ, приводя его в исполнение, дополнил своими «разъяснениями», которые фактически свели операцию к исправлению линии фронта, тем самым прекратив бессмысленное пролитие крови.
От каждого бойца ген. Каледин требовал бережного отношения к населению, которое – он говорил – мы пришли освобождать и которое ждёт нешего прихода; поэтому он строго-настрого запретил подчинённым всякого рода обиды. При фуражировке, офицеры должны были присуствовать и расплачиваться по стоимости взятого.
По рыцарски относился он и к противнику, особенно к поверженному. Так, после боя у дер. Новосёлки Опарские 27 августа дивизия ушла на ночлег в эту деревню . Ночью среди тишины стали доноситься с поля сражения стоны и крики о помощи тех раненных, которых австрийцы бросили на произвол судьбы. Генерал Каледин приказал санитарным командам оказать им помощь. Можно себе представить состояние духа этого гуманнного высокой культуры человека, когда он, войдя просле одного из боев в избу, увидел тела трёх австрийских пленных офицеров, буквально плавающих в крови, и услышал объяснения крестьянина, что офицеров на коленях умолявших о пощаде, зарезали всадники Туземной дивизии.
Обладая большим умом, будучи глубоко вдумчивым государственным человеком, Каледин часто задумывался над судьбой России, взвешивая данные, крупные и самые, казалось бы, мелкие, почти невесомые, и многое предвидел.
В беседах, во время боевых действий, он говорил, что война далеко еще далека до конца, что она только начинается. Говорил про то, что главная тягота еще впереди, потери будут кровавые, больше чем были,. Предупреждал он о возможностях грядущих потрясений, и о необходимости быть ко всему готовыми.*
Когда в июле 1917 года Донская делегация была послана Донским Войском на Московское Государственное совещание, Каледин просил членов Донского Войскового правительства задержаться в Москве и возвратиться вместе с ним на Дон, где по дороге они смогут наедине переговорить о будущих действиях. Во время этого пути было затронуто много крупных наболевших вопросов, причем атаман Каледин подчёркивал срочную необходимость организовать Юго-Восточный Союз (казаков с горцами) считая, что спасение и оздоровление может прийти только с более здоровых, чем центр, окраин.*
Результаты наступления в Луцком направлении «превзошли все ожидания», но победа не была использована.
По заявлению начальника германского генерального штаба генерала Людендорфа, в момент разгрома Калединым австро-венгерских армий, все резервы на всём Восточно-германском фронте были израсходованы. Единственным их резервом для фронта в 1000 километров длинной осталась одна кавалерийская бригада с артиллерией и пулемётами. Разгром - после разгрома австро-венгерских армий – и армий германских на нашем фронте повлек бы крушение всего фронта, свободе действий для наших союзников, прекращение Мировой войны в конце 1916 года и никакой революции и большевизма в России... Генерал Каледин сделал всё что было возможно, но по татарской поговорке, - «Аллах, когда раздавал людям благоразумие, обидел некоторых....»
Враждебное отношение ген. Брусилова к ген. Каледину было известно и соратникам Каледина. Каледин был его заместителем в соединениях которыми прежде командовал ген. Брусилов: в 12-й дивизии, 12-м корпусом, 8-й армии, которые ничем особенным не отличились при Брусилове. Только после вступления в командование ген. Каледина они прогремели на весь мир. Брусилов ревновал Каледина за его способности.
Во время разгара Луцкого Прорыва ХХ-й корпус был переброшен к Ренненкамфу, обнажив фланг Каледина, и Брусиловым было предписано приостановить операцию. Одновременно, Брусилов медлил с посылкой дивизии графа Келлера на помощь ген. Каледину до последнего момента, когда положение на фронте уже переменилось и противник перебросил, против 8-й армии Каледина, с германского западного фронта 36 дивизий, 11 дивизий от австро-венгерцев с итальянского фронта и 7 турецких дивизий с балкан.
***
Ярополк Л. Михеев
ПАМЯТИ АТАМАНА СТРАДАЛЬЦА
Спустилась тёмная степная ночь на Дон. Жестокий и коварный враг ступил ногой
На степь широкую, притихшую в печали.
Немногие бойцы вели последний бой.
- В соборе Войсковом стоят гробов ряды – за честь и за свободу вольного их Края,
Шепча: «за Дон!», бесстрашно умирая, легли в них партизаны и деды.
Над ними наклонясь, стоял один – сам Атаман –- Страдалец Каледин,
Молясь без слов у мёртвого святого тела, и на глазах его слеза блестела.
Не могут свечи разогнать церковный полумрак. И, кажется, покинув свой гранит, Ермак,
Смотря на мёртвых долгим-долгим взглядом, стал тенью с Атаманом рядом.
Там где-то пушек близкая гроза, а здесь покой, и светлый и жестокий.
И капнула на труп нависшая слеза, и думал атаман, покинутый и одинокий:
«Долг свой исполнил до конца. И жаль тебя, Отчизна близкая и дорогая,
Свободы трудно хмель стряхнуть с казачьей головы.
Забыли, видно, как их предки добывали
Себе свободу у Петра и Матушки-Москвы, как головы казачьи за свободу клали…
Надвинулась свободная Россия без оков, что триста лет висели и бряцали.
Идёт принудить казаков отдать меня, себя и Дон на милость ей. Едва ли
Тем казакам, что сладко дремлют в куренях, грядущие несчастья сны веселые навеют.
О, вспомнят о былых и невозвратных днях! Вздохнут, покорно голову согнув, и горько пожалеют,
Когда на спины их опустится своя же плеть. Здесь – казаки, а те – пусть Родина их судит,
А я хочу для счастья Дона умереть, Быть может, смерть моя их наконец пробудит.»
Казалося, что после этих слов зареяли тенями легкими герои-Атаманы,
Что сгладились морщины меж бровей дедов и улыбнулись светлою улыбкой партизаны.
«Мне было тяжко вас на смерть пускать. Своею кровью вы алтарь Отчизны окропили.
Быть может, проклянет меня от горя чья-то мать, но чашу скорби вместе мы допили.
Дай, Господи, покой и счастие Родине моей! И меньше ей тревог и злой печали,
И пробуди уснувших сыновей, чтоб, как один, в защиту Дона встали
И не срамили имя славное Донского казака», Вот крест творит усталая рука,
И слышен до рассвета вздох глубокий – всё молится впоследний раз страдалец одинокий.
Как крепом даль завил предутренний туман в печали и ненастьи близкого расвета.
Идет к дворцу задумчив Атаман. И знает: песня до конца уже допета.
* *
И в гробу страдалец непробудно спал,
Когда спустилась ночь на Дон степная.
Последний вдалеке шумел девятый вал.
Выл ветер за окном, горюя и стеная.
М.
1. Род Калединых старый донской казачий и фамилию свою произносили с ударением на букву «И». К сожалению с наплывом иногородних после завоевания Красной Армией Донской области, некоторые стали уродовать фамилию «Каледин», ставя ударение на букву «е». В то же время, найболее известный специалист 20го века по русскому языку как проф. С.И.О́жегов (член АН СССР) утверждал, что в правописании и произношении местностей, рек, городов и фамильных имен необходимо придерживаться того произношения, которого придерживаются местные жители и обладатели имен. Фамилия О́жегов, старого дворянского рода и всегда имела ударение на букву «О».
2. Состав дивизии: Начальник дивизии ген.-майор А.К.Каледин, нач. Штаба ген.штаба полк. Э.Г. фон Валь 1-ая бригада: 12й стародубский драгунский полк, 12й Белгородский уланский полк 2-ая бригада: 12-й Ахтырский гусарский полк, 3-й Оренбургский казачий полк, 2-й Донской казачий артеллерийский дивизион, 4-ая Донская казачья батарея, 5-ая Донская казачья батарея; в августе была прикомандирована Туркестанская конно-горная батарея
Ярополк Л. Михеев
К 90-летию Луцкого прорыва 8-ой Армией ген. А.М.Каледи́на
4 – 16 июня 2016 года исполнилняется 100 лет, как наш гениальный генерал и атаман А.М. Каледин прорвал австро-немецкий фронт по Луцкому направлению и нанес колоссальное поражение, которое отразилось на всех фронтах союзных России армиях. Подробности этого сражения мы приводили в «Донском Атаманском Вестнике» № 2(171-172) за 2004 год.
Ниже мы вкратце осветим личность героя Луцкого Прорыва генерала Алексея Максимовича Каледи́на(см. сноску 1) как военачальника и стратега.
Начальные годы его были описаны в воспоминаниях его друга молодости, Михаила Григорьевича Михеева, родом из станицы Клетской, Усть-Медведицкого Округа, Всевеликого Войска Донского, впоследствии командира Отдельной Оренбургской казачьей дивизии (в чине генерал-лейтенанта), которая находилась в составе 8-й армии во время Луцкого Прорыва. Вместе с Калединым, он учился в Усть-Медведицкой про-гимназии, вместе перевелись в Воронежский, имени великого князя Михаила Павловича, кадетский корпус, вместе кончали Михайловское военное артиллерийской училище. Позже оба прошли Академию Генерального Штаба по 1-му разряду.... Крестили детей друг у друга.
Еще на школьной скамье Каледин пользовался уважением своих товарищей по школе.
Ставши военачальником, он себя сразу так зарекомендовал, что офицеры и солдаты чувствовали силу личности Каледина. Они верили ему и любили его, несмотря на его суровый вид и строгость по службе. Любили его за храбрость, за постоянные удачи, за его заботы о всех и прониклись к нему безграничным доверием, после его боевого крещения 9 августа 1914 года под Тарнополем, где Каледин,, как пишет офицер-ординарец, «показал себя образцовым начальником и бесконечно храбрым человеком».
Эту храбрость вместе с «удивительным спокойствием»» и «мудрым управлением», он показал в бою 17 августа 1914 года под Рудой, когда 12-ая дивизия под водительством Каледина блестяще сдала крайне трудный экзамен, сдерживая в течении дня яростный натиск больших масс венгерской пехоты.
Позже, на Гнилой Липе, когда в пешем строю, отбивая атаки и удачно маневрируя, дивизия на участке 12-го корпуса удержала положение всей 8-ой армии, бывшей тогда под командованием Брусилова. За этот подвиг, ген. Каледин был награждён орденом Св. Великомученника и Победоносца Георгия 4-й ст. Здесь, в самую критическую минуту боя, когда страшная угроза нависла над всей армией, Каледин сказал своим ближайшим помощникам: «Умрём здесь все, но ни шагу назад!». И все, от полковника до рядового, знали, что это не была поза, не слова – ни позы, ни громких слов, предназначенных для истории, генерал не любил – все знали, что Каледин, если надо, действительно умрет вместе с ними.
Блестящей была конная атака против пехоты 29 августа под Демней, и за нее ген. Каледин был награждён Георгиевским золотым оружием. Совершенно недюжинные способности ген. Каледин проявил в новой для кавалерии обстановке горной войны – им был примененны новые «калединские» тактические приёмы, описаные его соратниками. «Военное чутье», говорил проф. Академии ген. Н.Н. Головин – «это дар Божий. Он даёт возможность во время войны предвидить события и угадывать исход боя по ничтожным признакам – чисто духовного свойства».
Генерал Деникин в «Очерках русской смуты» пишет: «В победных реляциях Юго-Западного фронта всё чаще упоминались имена двух кавалерийских начальников – и только двух – графа Келлера и Каледина – одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру: один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудный, другой спокойный и упрямый. Оба не посылали, а водили войска в бой. В рядах наступающих полков Каледин был ранен. Таким же он оставался будучи командиром 12-го корпуса и даже ставши командующим 8-ой армией.... получивши за руководство боевым операциями – ордена Св. Георгия 4-ой и 3-й степеней и Золотое оружие.
Генерал А.М. Каледин (1861-1918) особенно выдвинулся как кавалерийский начальник, и о нем завоговорила не только армия, но и вся Россия, когда он командовал 12-ой кавалерийской дивизией3 которая под его командованием неизменно проявляла самую высокую доблесть, проникая в глубокий тыл противника, охватывая фланги его армий, выполняя, по заданиям своего вождя, крупные стратегические задачи. Проникая вглубь расположения противника, застигнутого Калединым, обычно, врасплох, дивизия производила и конные атаки и сражаясь наравне с пехотой, применяя Калединскую тактику наступления даже при задачах оборонительных. Этим Каледин продолжал Суворовскую традицию в русской армии.
Каледин большое внимание обращал на разведку. Во всех полках дивизии имелись офицеры, зарекомендовавшие себя как отважные разведчики и начальники разъездов, на точность донесений которых генерал Каледин мог положиться. Он знал их лично, знал особенности каждого, и выбирал из них самого подходящего для выяснения той или иной задачи.
В совершенстве зная военное дело, Каледин, как человек долга, всего себя, все мысли и все время отдавал взятым на себя обязанностям.
Им были выработаны «калединские» тактические приемы – в частности, при отступлении кавалерии в горах перед массами пехоты противника. Достаточно было незначительной пехотной части противника с пулеметами опередить по параллельной дороге или по недоступной для кавалерии трпинке колонну конницы, идущую в горном дефиле, и выйти на командующий гребень, чтобы уничтожить её, - и Каледин выдвигал по главному пути части, которые на ближайших перекрёстках заворачивали в сторону и оставались тут в виде заслона до тех пор, пока не пройдет вся колонна. Ни одна тропинка не оставалась неизученной.
Донесения Каледина высшему начальству всегда точно соответствовали действительности, чем он отличался от многих начальников.
Распоряжения его по своей обдуманноти и ясности были понятны каждому исполнителю. Каждый чин дивизии убеждался, что начальник дивизии все предвидил, все принял в расчёт, и всякое его распоряжение оправдывалось обстановкой.
Чины дивизии выражали удивление дальновидности Каледина. В то же время это было для всех беспрерывными уроками ведения войны.
Соратники Каледина и военные историки отмечают быстроту принятия им стратегических решений.
В его систему входило всегда быть при авангарде. Часто со своим штабом он выезжал и в головной отряд, что давало ему возможность раньше противника делать распоряжения и навязывать противнику свою волю.
В своей книге, «Кавалерийские обходы ген. Каледина 1914-15 гг.», Э.Г.фон Валь, бывший начальником штаба 12 кав. Див., подробно рассказывает о битве Исае-Мольна-Крапивник. 12 кав. Дивизия, окружённая, оказалась в «мешке». Оставалась еще возможность немедленного ухода на Дзианиакну, но Каледин приказал держаться и принял атаку противника, наступающего широким фронтом.
После жестокого боя 12 октября, Каледин, не приказывая сниматься, выехал на горку к западу от Исае, чтобы оттуда руководить дальнейшим боем. Уже с утра с обоих боевых участков от командиров полков получены были донесения, что части не могут держаться и их отход неминуем, но Каледин категорически требует сохранения положения... Он выезжает к выезду из деревни Исае и ждёт, чтобы последний всадник прошёл назад до него. Начальник штаба подъезжает к Каледину и просит его стать с ординарцами за дом, так как он на виду у подбегающих австрийцев, которые выкатывают орудия на только что оставленном ахтырцами участке, - Каледин остается на месте... В ту же минуту шрапнели рвутся над его головой... Лошади бросаются встороны... Ахтырцы проскочили!.. И Каледин шагом едет за дивизией, вытянувшейся на Турже.
Дорога была почти непроходима, местами были сплошные озёра с вязким дном. Лошади поверх спины погружались в жидкую грязь, горные орудия изчезали в воде... Ужасы этого прохода неописуемы... Манёвр Каледина вызвал переполох у австрийцев, расстроил их план и заставил их принять контр-меры, крайне для них невыгодные. Обход в Борислав, предпринятый австрийцами для отвлечения наших войск с фронта, был отражён, и значительные силы, столь нужные им на своем фронте, были привлечены впустую на расположение конного отряда, который, задержав противника и введя его в заблуждение, сам благополучно ушел.
Первая половина этой удачи была достигнута благодаря блестящим способностям и смелости Каледина, благополучнм уходом дивизии при фланговом отходе от Исае, когда войска, связанные в болоте лошадьми, по пояс и по горло помогая вытаскивать орудия, при отсуствии пространства, чтобы принять боевой порядок, не могли оказать сопротивление, дивизия обязана нерешителности противника вследствие переполоха, вызванного действиями того же Каледина.
«Отважному судьба улыбается» - заключает фон Валь – «слава Каледина понеслась по всей армии, по всей России... а крест Георгиевский получил Цуриков»*
Кстати о Цурикове... 27-го августа 1914 г. 24-ый корпус, которым командовал Цуриков, потерпел полное поражение в бою под Демния. Чтобы спасти положение, генерал Каледин, не бывший тогда в подчинении у Цурикова, бросил конницу во фронтальную атаку на австрийскую пехоту и 12-я кавалерийская дивизия, проявив высшую доблесть, исполнила, как всегда, свой долг. Положение было восстановлено, но и это не наложило отпечатка славы на имя ген. Каледина из-за враждебного отношения к нему начальника штаба 8-ой армии, полковника Кульжинского.
Гениальность Каледина ярко проявилась, когда он попал под власть командира 24-го корпуса ген. Цурикова, дававшего Каледину явно невыполнимые задачи. Так, во время движения и в направлении Старый Симбор-Турка, Каледин неожиданно получил от Цурикова приказание идти на Головецко с тем, чтобы совместно с двумя батальонами под командой генерала Катовича, который подчинялся Каледину, пройти через узкое горное дефиле Головецко-Ломна, в тыл австрийской позиции на высоте к северу от Ломна-Жукотин-Турка. Такое поручение кавалерии, а не пехоте, было равносильно посылки дивизии на убой. Каледин, взглянув на карту, так и оценил положение. Приходилось исполнить безумное приказание начальника, не считавшегося с пользой дела, а руководствующегося соображениями иного порядка – пишет фон Валь. Придя к ночи в Головецко, Каледин изучил донесения о разъездов о том, что дорога на Ломну пролегает между отвестными скалами, а на перекрёстке у того пункта крутая гора, закрывающая выход из гор. Движение в гору в Тыл противника на высоте 830-875-933 для лошадей было невозможно из-за крутых скатов.
Когда дивизия, выступив в поход до рассвета, около 10 часов вышла из ущелья между крутых гор, немедленно начался обстрел её слева, справа и с фронта. Снаряды рвались над авангардом так, что они перекрещивались под углом 180 и 90. Стародубский драгунский полк был спешен и Каледин приказал ему занять гору на перекрёстке у Ломна.
Через выход шириной в 8 метров вытягивалась дивизия – через него же она должна была и уйти, как через единственную точку, выводящую из мешка. С потерей этой горы отряд запирался... Каледин приказал командиру полка умирать с полком, но не уходить... Гора, однако, оказалась настолько крутой, что взобраться на неё драгуны не могли. Тем временем, остальные полки и пехота спешно продвигались вперед. Пехота вырыла окопы и открыла огонь в тыл аввстрийской позиции 830-933. В это время, прискакал ордигарец с донесением о том, что австрийцы ведут наступление цепями с востока и под прямым углом с юго-запада, то есть, в тыл пехоты Катовича и фронтом на наши конные части.
Каледин с начальником штаба садятся на коней, чтобы поскакать на фронт, обращенный к юго-западу. Иначе, как через мост, выехать в этом месте нельзя. Нужно проскочить между двумя очередями шрапнелей.
Лошади пускаются вскачь, но в это время, когда Каледин подскакивает к перекрёстку, над его головой рвётся шрапнель, его лошадь падает на колени и он вылетает из седла на её шею, а сзади наскакивает начальник штаба. Через мгновение Каледин однако в седле и скачет дальше.
Только начальник штаба успел приблизиться к юго-западному фронту, как подлетает ординарец от Стародубского полка с известием, что большие цепи австрийцев безостановочно двигаются на Ломна и что Стародубцы не могут больше держаться.
До темноты еще два часа... Дотянуть до темноты, чтобы уйти, кажется невозможным...
Ключ нашего расположения у Ломна – туда и бросается теперь Каледин. Уже издали виден ураганный артеллерийский огонь, направленный на выход на дефиле. Десяток снарядов рвётся ежесекундно. Одновременно трещат пулемёты и идёт ружейная стрельба.
В этот раз австрийцы верно оценили обстановку и направляют главный удар в слабое место.
Каледин приказывет умирать на месте, не отступая ни на один шаг... Положение безнадёжное, так как наступают густые цепи на спешенных Стародубцев.
Стоя за забором из тонких досок, Каледин смотрит через него на готовящуюся катастрофу. Пули пробивают доски и превращают забор в щепки. Каледин не ложится на землю, как остальне офицеры, не отходит за постройку. Кажется, что он ждёт от судьбы, чтобы она освободила его от дальнейшего... Он диктует начальнику штаба приказание для отхода дивизии с наступлением темноты...
Темнота, наконец, наступает раньше, чем стародубцы, сбитые в кучу, смяты окончательно...
Каледин выходит на шоссе, где проскакивают назад наши части. Пули барабанят по телефонным столбам. Вот уже некоторые части исчезли в дефиле... Последним уходит Каледин.
Пехота задерживается на высотах.
Ночью австрийцы снимаются с высоты 830-933 и уходят. Одновременно, с ними, отходит их армия...
То было незабываемое 28-ое октября 1914 года...
Об этом сражении рассказывает командир 5-й Донской казачьей батареи ойк. Ст. И.Г.Седов, кавалер Георгиевского оружия: «Когда 12 дивизия вытеснила противника из Борислава, пришло приказание идти на Сходницу-Исае-Турка. Деревни Кропивник, Магура, Исае, расположенные на дорогах, ведущих в горы, были заняты противником...
Трудно представить себе, как чувствовал себя тогда Каледин... Только его гений и его воля могли дать ему возможность пройти с боем все эти деревни в горах, где кавалерия не могла развернуться. У деревни Исае целый день пришлось бороться с подавляющими силами противника, наседавшего из Турка и забрасывававшего нас тяжёлыми снарядами. Тяжёлое положение создалось у горы около Ломна. Стародубцы не могли держаться... На место прискакал Каледин, восстановил положение и приказал умирать, но не уходить с позиции.
С наступлением темноты под прикрытием Стародубцев... дивизия вышла из дефиле.»*
По дороге в деревню Подгорка – по словам нач. Штаба Каледина – встретил Каледина начальник разъезда, посланного к реке Быстрица, и доложил, что дальше ему ехать по шоссе невозможно: оно обстреливалось как с фронта, так и с правого фланга.
Следуя раз принятому решению, Каледин продолжил свой путь до крайней избы селения Подгорка, расположенной на самом берегу узкой реки. Под градом пуль он слез с лошади на глазах австрийцев, лежавших в траншеях, на противопожном берегу.
Каледин вошел в избу и начал говорить по полевому телефону. Австрийцы, увидели скопление чинов вокруг изб, открыли огонь и скоро пристрелилсь. Каледин вышел из нея только когда снаряд снес угол ее. Постояв несколько минут для осмотра другого берега, он распорядился чтобы конный артеллерийский дивизион открыл огонь, а гусары отошли, так как им там нечего было сделать. Затем потихоньку перешел первым через мост под обстрелом . Когда последний чин перешел через мост, изба, где они до этого находились, взлетела в воздух....
...На позиции около перекрёстка Крапивник: цепь спешенных улан шла в контр-наступление. Наблюдая за развитием движения, Каледин стал по левую сторону узкой дороги, ведущей на южный берег реки Стрый. Песок осыпался на местах попадания пуль. В тот момент, когда фон Валь обернулся к Кледину, две пули одновременно ударили в песок – одна на пол дюйма перед грудью Каледина, другая в таком же расстоянии за его спиной. На просьбу начальника штаба перейти на другую сторону, откуда столь же удобно было наблюдать, Каледин не ответил, а лишь поморщился, оставаяясь на месте. Зрителей тут не было – пишет фон Валь – и о пользе от подобного риска в смысле подъёма духа войск не могло быть и речи.
Горсть спешенных улан – около 70 человек – в этот раз взяли в плен остаток двух батальонов – около 1000 человек – перебив остальных, по шести улан на каждые сто пленных.
Деникин в своих воспоминаниях подчеркивает, что влияние Каледина достигалось не красноречием, - наоборот, – «Каледин не любил и не умел говорить красивых возбуждающих слов, но когда он раза два приехал к моим полкам, и посидел на утесё, обстреливаемом жестоких огнём, спокойно распрашивая стрелков о ходе боя и интересуясь их действиями, этого было достатьчно, чтобы завоевать их доверие и уважение»
«Май 1916 г. застает Каледина в роли командующего 8-й армией. Приехавши на позиции моей дивизии, он, всегда угрюмый, тщательно осмотрел боевую линию, не похвалил и не побранил, а уезжая сказал: «Верю, что стрелки прорвут линию» В его устах эта фраза имела большой вес и значение для дивизии».
Ген. Н.В.Шинкаренко рассказывает, что, «когда в критический момент очень тяжелого боя 3-й Оренбургский казачий полк 12-й дивизии не выдержал и стал в беспорядке отходить, достаточно было прискакавшему Каледину прикрикнуть и приказать вернуться, чтобы полк немедленно исполнил приказ и занял покинутую было позицию.
Декабрьский налёт к Балогроду. От Каледина пошла только бригада, а сам он не пошёл. Сперва успех, а затем бригада, вследствие ловкого маневра австрийцев, отскакивает сразу на полперехода. Настроение подавленное, впечатление отрезанности... И вот приезжает Каледин, сосредоточенный, не улыбающйся. Я не помню, было ли в этот день солнце, но для всех, и для улан и для гусар, солнце выглянуло с приездом неулыбающегося Каледина... И снова победа!
Соратники отмечают бережное отношение Каледина к жизни человека. Когда несколько совершенно безнадёжных атак на одном из участков были отражены противником и войска понесли огромные потери, Каледин, получив повторный приказ, приводя его в исполнение, дополнил своими «разъяснениями», которые фактически свели операцию к исправлению линии фронта, тем самым прекратив бессмысленное пролитие крови.
От каждого бойца ген. Каледин требовал бережного отношения к населению, которое – он говорил – мы пришли освобождать и которое ждёт нешего прихода; поэтому он строго-настрого запретил подчинённым всякого рода обиды. При фуражировке, офицеры должны были присуствовать и расплачиваться по стоимости взятого.
По рыцарски относился он и к противнику, особенно к поверженному. Так, после боя у дер. Новосёлки Опарские 27 августа дивизия ушла на ночлег в эту деревню . Ночью среди тишины стали доноситься с поля сражения стоны и крики о помощи тех раненных, которых австрийцы бросили на произвол судьбы. Генерал Каледин приказал санитарным командам оказать им помощь. Можно себе представить состояние духа этого гуманнного высокой культуры человека, когда он, войдя просле одного из боев в избу, увидел тела трёх австрийских пленных офицеров, буквально плавающих в крови, и услышал объяснения крестьянина, что офицеров на коленях умолявших о пощаде, зарезали всадники Туземной дивизии.
Обладая большим умом, будучи глубоко вдумчивым государственным человеком, Каледин часто задумывался над судьбой России, взвешивая данные, крупные и самые, казалось бы, мелкие, почти невесомые, и многое предвидел.
В беседах, во время боевых действий, он говорил, что война далеко еще далека до конца, что она только начинается. Говорил про то, что главная тягота еще впереди, потери будут кровавые, больше чем были,. Предупреждал он о возможностях грядущих потрясений, и о необходимости быть ко всему готовыми.*
Когда в июле 1917 года Донская делегация была послана Донским Войском на Московское Государственное совещание, Каледин просил членов Донского Войскового правительства задержаться в Москве и возвратиться вместе с ним на Дон, где по дороге они смогут наедине переговорить о будущих действиях. Во время этого пути было затронуто много крупных наболевших вопросов, причем атаман Каледин подчёркивал срочную необходимость организовать Юго-Восточный Союз (казаков с горцами) считая, что спасение и оздоровление может прийти только с более здоровых, чем центр, окраин.*
Результаты наступления в Луцком направлении «превзошли все ожидания», но победа не была использована.
По заявлению начальника германского генерального штаба генерала Людендорфа, в момент разгрома Калединым австро-венгерских армий, все резервы на всём Восточно-германском фронте были израсходованы. Единственным их резервом для фронта в 1000 километров длинной осталась одна кавалерийская бригада с артиллерией и пулемётами. Разгром - после разгрома австро-венгерских армий – и армий германских на нашем фронте повлек бы крушение всего фронта, свободе действий для наших союзников, прекращение Мировой войны в конце 1916 года и никакой революции и большевизма в России... Генерал Каледин сделал всё что было возможно, но по татарской поговорке, - «Аллах, когда раздавал людям благоразумие, обидел некоторых....»
Враждебное отношение ген. Брусилова к ген. Каледину было известно и соратникам Каледина. Каледин был его заместителем в соединениях которыми прежде командовал ген. Брусилов: в 12-й дивизии, 12-м корпусом, 8-й армии, которые ничем особенным не отличились при Брусилове. Только после вступления в командование ген. Каледина они прогремели на весь мир. Брусилов ревновал Каледина за его способности.
Во время разгара Луцкого Прорыва ХХ-й корпус был переброшен к Ренненкамфу, обнажив фланг Каледина, и Брусиловым было предписано приостановить операцию. Одновременно, Брусилов медлил с посылкой дивизии графа Келлера на помощь ген. Каледину до последнего момента, когда положение на фронте уже переменилось и противник перебросил, против 8-й армии Каледина, с германского западного фронта 36 дивизий, 11 дивизий от австро-венгерцев с итальянского фронта и 7 турецких дивизий с балкан.
Ярополк Л. Михеев
ПАМЯТИ АТАМАНА СТРАДАЛЬЦА
Спустилась тёмная степная ночь на Дон. Жестокий и коварный враг ступил ногой
На степь широкую, притихшую в печали.
Немногие бойцы вели последний бой.
- В соборе Войсковом стоят гробов ряды – за честь и за свободу вольного их Края,
Шепча: «за Дон!», бесстрашно умирая, легли в них партизаны и деды.
Над ними наклонясь, стоял один – сам Атаман –- Страдалец Каледин,
Молясь без слов у мёртвого святого тела, и на глазах его слеза блестела.
Не могут свечи разогнать церковный полумрак. И, кажется, покинув свой гранит, Ермак,
Смотря на мёртвых долгим-долгим взглядом, стал тенью с Атаманом рядом.
Там где-то пушек близкая гроза, а здесь покой, и светлый и жестокий.
И капнула на труп нависшая слеза, и думал атаман, покинутый и одинокий:
«Долг свой исполнил до конца. И жаль тебя, Отчизна близкая и дорогая,
Свободы трудно хмель стряхнуть с казачьей головы.
Забыли, видно, как их предки добывали
Себе свободу у Петра и Матушки-Москвы, как головы казачьи за свободу клали…
Надвинулась свободная Россия без оков, что триста лет висели и бряцали.
Идёт принудить казаков отдать меня, себя и Дон на милость ей. Едва ли
Тем казакам, что сладко дремлют в куренях, грядущие несчастья сны веселые навеют.
О, вспомнят о былых и невозвратных днях! Вздохнут, покорно голову согнув, и горько пожалеют,
Когда на спины их опустится своя же плеть. Здесь – казаки, а те – пусть Родина их судит,
А я хочу для счастья Дона умереть, Быть может, смерть моя их наконец пробудит.»
Казалося, что после этих слов зареяли тенями легкими герои-Атаманы,
Что сгладились морщины меж бровей дедов и улыбнулись светлою улыбкой партизаны.
«Мне было тяжко вас на смерть пускать. Своею кровью вы алтарь Отчизны окропили.
Быть может, проклянет меня от горя чья-то мать, но чашу скорби вместе мы допили.
Дай, Господи, покой и счастие Родине моей! И меньше ей тревог и злой печали,
И пробуди уснувших сыновей, чтоб, как один, в защиту Дона встали
И не срамили имя славное Донского казака», Вот крест творит усталая рука,
И слышен до рассвета вздох глубокий – всё молится впоследний раз страдалец одинокий.
Как крепом даль завил предутренний туман в печали и ненастьи близкого расвета.
Идет к дворцу задумчив Атаман. И знает: песня до конца уже допета.
* *
И в гробу страдалец непробудно спал,
Когда спустилась ночь на Дон степная.
Последний вдалеке шумел девятый вал.
Выл ветер за окном, горюя и стеная.
М.
1. Род Калединых старый донской казачий и фамилию свою произносили с ударением на букву «И». К сожалению с наплывом иногородних после завоевания Красной Армией Донской области, некоторые стали уродовать фамилию «Каледин», ставя ударение на букву «е». В то же время, найболее известный специалист 20го века по русскому языку как проф. С.И.О́жегов (член АН СССР) утверждал, что в правописании и произношении местностей, рек, городов и фамильных имен необходимо придерживаться того произношения, которого придерживаются местные жители и обладатели имен. Фамилия О́жегов, старого дворянского рода и всегда имела ударение на букву «О».
2. Состав дивизии: Начальник дивизии ген.-майор А.К.Каледин, нач. Штаба ген.штаба полк. Э.Г. фон Валь 1-ая бригада: 12й стародубский драгунский полк, 12й Белгородский уланский полк 2-ая бригада: 12-й Ахтырский гусарский полк, 3-й Оренбургский казачий полк, 2-й Донской казачий артеллерийский дивизион, 4-ая Донская казачья батарея, 5-ая Донская казачья батарея; в августе была прикомандирована Туркестанская конно-горная батарея