Поиск по форуму


Албазинцы на службе императора Поднебесной

Ответить
Аватара пользователя
Харбин
Сообщения: 1496
Зарегистрирован: 03 окт 2013, 11:40
Откуда: Омск
Контактная информация:

Албазинцы на службе императора Поднебесной

Сообщение Харбин »

«Русская рота» в Пекине: история албазинской диаспоры в Китае (ХVII-ХХ вв.)

С середины XVII в. Россия начала проводить активную политику по освоению дальневосточных рубежей. К 1680-м гг. верховья Амура стали владением России, где среди располагавшихся по берегам реки деревень главным населенным пунктом стал острог Албазин. В 1684 г. в Москве принимается решение создать Албазинское воеводство: острог получил герб (орел с распростертыми крыльями, с луком в левой лапе и стрелой – в правой) и подкрепление в виде полка казаков. Достаточно быстро албазинский район превратился в одну из наиболее экономически развитых российских дальневосточных земель, обеспечивая хлебом не только себя, но и соседние территории.

Албазинский конфликт и первый в истории российско-китайский договор
Усиление чужеземцев на пограничных с Китаем территориях заставило китайские власти обратить на Приамурье особое внимание. Подавив очаги минского сопротивления внутри империи, они активизировали политику по выдворению россиян с приграничных районов. В Пекине довольно быстро была сформулирована и донесена до российских властей позиция о неприемлемом нахождении россиян на якобы «исконно китайско-маньчжурских территориях». В приграничных районах были проведены масштабные военно-стратегические мероприятия, давшие возможность расквартированным там войскам в любой момент по приказу вступить в бой. Предварительные переговоры ни к чему не привели, и стороны начали готовиться к военному столкновению. К лету 1685 г. маньчжурские войска вплотную подошли к Албазину. После недолгой осады острог был сдан, а его защитникам цинское командование разрешило уйти в соседний Нерчинск.
История Албазина, однако, на этом не закончилась: вскоре после отвода цинских войск от Албазина казаки вернулись в острог и отстроили его и свои дома заново. В 1686 г. последовал новый указ китайского императора разорить Алабзин и изгнать россиян [19, с. 103]. Что и было сделано: по условиям договора 1689 г., заключенного между Россией и Китаем в Нерчинске, Албазинский острог был полностью разрушен и вместе с амурскими землями передан Китаю.
Подписание Нерчинского договора стало поистине эпохальным событием: ведь это был первый в истории российско-китайский договор, который положил начало развитию дальнейших российско-китайских отношений. Учитывая важность этого события, в Пекине с особой тщательностью готовились к предстоящим переговорам на границе. Аналитический остов посольства представляли глава Лифаньюаня1 и, надо думать, самый опытный дипломат, разведчик и специалист по делам с Россией фудутун Мала. Накануне отправки посольства из его состава был выведен и оставлен в Пекине будущий глава Лифаньюаня и создатель Школы русского языка, будущий начальник «русской роты» в Пекине, придворный советник маньчжур Маци. Переводчиками посольства были назначены иезуиты – португалец Т. Перейра и француз Ф. Жербильон. Посольство сопровождал эскорт, насчитывавший более 500 человек.

Появление «русской роты» в Пекине
Албазинский конфликт стал важным историческим событием еще и потому, что в связи с ним начался многовековой процесс формирования русской диаспоры албазинцев в Пекине.
Неоднократные столкновения российских казаков с цинскими войсками на границе, начавшиеся еще в 1650-х гг., нередко заканчивались взятием россиян в плен и их последующей отправкой в Пекин для несения там военной службы.
Зачисление российских солдат на военную службу в Китае не было чем-то новым для китайской военной истории. Известно, что еще в ХIV в. монгольские ханы в Пекине сформировали из россиян полк, получивший название «охранный полк из русских, прославлявший верноподданство». На этот раз русский полк численностью 2,7 тыс. человек был расквартирован на севере от Пекина на территории в «130 больших китайских десятин», был передан в непосредственное подчинение Военному совету и наделен «земледельческими орудиями для возделывания земли», дабы кормить себя самим.
Анализ русских и китайских материалов показывает, что первый россиянин, попавший в Пекин в 1651 г., был Ананий (Онашко) Урусланов, в китайских источниках известный под именем Улангэли, будущий командир «русской роты» в Пекине [26, с. 37]. Это был перебежчик, о чем свидетельствуют источники: «Улангэли подлинно назывался Урусланов, и был татарин новокрещеной, имянем Ананъя» [12, с. 1]. То же самое указано в записях российского посла Н.Г. Спафария, отмечавшего: «А один из них изо всех Онашка, родом татарин, живет в чести который прежде всех в Китай побежал» [11, с. 417].
Урусланов находился в Пекине не один, а вместе с неким Пахомом Пущиным, «который ушол из Даур в прошлых годех» и числился на военной службе у цинских властей.
О первых двух россиянах, загадочным образом попавших в Пекин и там оставшихся, нерчинский десятник Игнатий Милованов писал так: «И те де изменники Анашко и Пахомка в Китайском государстве поженились и держат веру их китайскую и от Богдокана идет им корм и живут они своими дворами» [11, с. 287].
Оба российских перебежчика помогали отливать пушки для цинской армии и принимали активное участие в подготовке военной кампании против российских владений в Приамурье [26, с. 76].
Впоследствии в Пекин неоднократно доставляли россиян в качестве пленных. Так, в 1653 г. цинский караульный отряд в Нингуте пленил и отправил в Пекин 11 россиян [18, с. 10]. В 1658 г. во время стычки казаков с цинскими силами в месте слияния рек Сунгари и Муданьцзян в плен были взяты 47 россиян, дальнейшая судьба которых осталась неизвестной [13, с. 97–98]. В 1668 г. в Пекин был доставлен русский Ифань (Иван) и другие [22, цз. 9, с. 295]. В 1676 г., по утверждениям Н.Г. Спафирия, «в китайском государстве русских людей есть человек с 13, и только 2 человека, что поиманы на Амуре» [11, с. 416-417]. В 1683 г. под Айхуном был взят в окружение отряд Григория Мыльника численностью около 70 человек. Мыльник со старшими казаками и еще частью сдавшихся россиян были «отведены в Пекин, где жили без всякого мучительства» [3, с. 319].
Наибольшее количество россиян появилось в Пекине после двух осад Албазина цинскими войсками. По оценкам западных исследователей, после осады Албазина в 1685 г. на сторону цинских сил перешло от 25 до 45 казаков. По данным же китайских источников, «в 22 году Канси (1683) в столицу были доставлены 33 россиянина, в 23 и 24 годах Канси (1684–1685) – 72 россиянина» [22, цз. 9, с. 295].
Лишь после завершения военной кампании в Приамурье количество пленных россиян, доставляемых в столицу, стало стремительно убавляться.
Практически все казаки, попавшие в Пекин в качестве пленных, были зачислены на военную службу в цинскую армию, в так называемую «русскую роту» (элосы цзолин). О формировании этой роты источники сообщают следующее: «В 5 году Шуньчжи (1648) был взят Улангэли (Ананий Урусланов), в 7 году Канси (1668) – Ифань (Иван) и другие». Из русских сделали отдельную полуроту, а Улангэли был назначен ротным.
Позже еще два раза были привезены в Пекин по 70 россиян. Из них сформировали полную роту. «Русскую роту» определили семнадцатой ротой в четвертый полк маньчжурского «желтого знамени с каймой» [17, с. 44], что «было совершенно наравне с манджурами» [8, с. 8]. Так россияне стали важной составной частью маньчжурской «восьмизнаменной» армии2.
Россиян расселили в подведомственных «желтому знамени с каймой» постройках в районе Дунчжимэнь (в настоящее время – территория Посольства России в Китае). Новоприбывших зачисляли на довольствие в Ведомство финансов, от которого они ежемесячно получали жалование зерном и деньгами. На Новый год по лунному календарю всем полагался месячный оклад в качестве премии [20, с. 57].
О составе «русской роты» в ранние годы ее существования нам известно немного. Ее первым командиром, как уже говорилось выше, стал Ананий Урусланов (Улангэли). Сначала он числился офицером шестого ранга, позже был повышен в звании до четвертого ранга первой степени «желтого знамени с каймой». Его заместитель Иван имел шестой ранг первой степени, еще нескольких россиян – седьмой ранг [23, с. 43].
После смерти Улангэли в 1683 г. командование «русской ротой» было передано его сыну по имени Лодохунь. Ни в китайских, ни в русских источниках не содержится каких-либо подробных сведений о Лодохуне: его ранг, время кончины, иная информация о его жизни не известны. Известно лишь то, что это был последний командир роты, который имел российские корни. Как свидетельствуют китайские источники, после смерти Лодохуня управление ротой было поручено известному «специалисту по российским делам» в цинской администрации – маньчжуру Маци (в течение незначительного периода, когда Маци по подозрению в заговоре был отстранен от дел). Далее на протяжении всего ХVIII в. ротой командовали различные маньчжурские и китайские чиновники, последний из которых, Фэншэнцзилунь, внучатый племянник Маци и внук императора Цяньлуна, командовал ротой вплоть до своей смерти в 1807 г. [28, с. 21].

Бытие «русской роты» на китайской земле
После урегулирования пограничного конфликта с Россией и снятия напряженности на китайской границе «русская рота» была переквалифицирована и стала заниматься несением гарнизонной службы в Пекине [25, с. 137]. Однако со стороны цинских властей прослеживалось определенное недоверие к россиянам: «Несмотря на то, что [российские солдаты] были причислены к высшим трем «знаменам», доверия к ним не было, и они не принимали участия в настоящих боевых действиях», – отмечает китайский исследователь У Ян [16, с. 84]. Тем не менее, столичные власти высоко ценили военную выучку россиян, нередко доверяя им обучение своих солдат: «И ныне [солдаты «русской роты»] у богдыхана учат китайских людей стрелять ис пищали с коня и пеших» [11, с. 417].
Кроме обучения китайских солдат, россияне вместе с иезуитами привлекались для изготовления гранат, которое «зело хвалил» сам император [9, с. 205].
Несение военной службы в Пекине некоторые россияне совмещали с переводческой и преподавательской деятельностью. «А тот ныне и в толмачи взят в Посольской приказ (Лифаньюань. – П.Л.), – говорится в документах об одном российском пленном в Пекине, – потому что рускую грамоту умеет, да и китайской учился ж, и всякое руское письмо он переводит» [11, с. 417].
В 1708 г. в Пекине при Дворцовой канцелярии и Лифаньюане открывается Школа русского языка, первыми преподавателями которой стали трое из «русской роты». Работа россиян в Пекине в качестве переводчиков и преподавателей была, правда, весьма непродолжительной. Совсем скоро потомки наших соотечественников ассимилировались в Китае, забыли русский язык и отдалились от русской культуры и православия.
В поздний период цинской истории, в связи с общим кризисом Цинской империи, который поразил и «восьмизнаменную» систему, албазинцы (так в дальнейшем стали называть военнослужащих «русской роты» и членов их семей) постепенно начали осваивать гражданские занятия. Они оказывали помощь российским купцам во время их пребывания в Пекине, «руководили ими при знакомстве с китайскими купцами и при обоюдном мене товаров» [2, с. 46]. Однако справедливости ради надо сказать, что порой албазинцы, общаясь с прибывавшими в Пекин россиянами, действовали не в интересах последних: «При русских китайцы ставили шпионов <…>. Один из этих шпионов, потомок русских, открыл это священнику Лаврентию. Другой албазинец, Евфимий Гусев, за свое посредство в продаже товаров требовал 5% куртажу» [2, с. 128]. Некоторые албазинцы были уличными торговцами, держателями лавок и мелких харчевен, кто-то занимался мыловарением и ткацким делом [16, с. 84].
Количество «знаменных» в Пекине было значительным, ввиду чего в управлении ротой прослеживалось желание цинских властей не увеличивать ее численность.
Несмотря на окончание военной кампании в Приамурье, в течение которой в Пекин регулярно доставлялись российские пленные, присылка наших соотечественников в китайскую столицу с границы не прекращалась. По данным китайских источников, лишь за период с 1690 по 1717 гг. документами было зафиксировано 70 случаев незаконного перехода российско-китайской границы, из которых 24 случая имели отношение к переходу россиян из России в Китай [15, с. 99]. По некоторым российским документам, лишь в период с 1758 по 1771 гг. в Пекин был доставлен 61 российский перебежчик и пленный из России. При этом в большинстве случаев россияне преднамеренно переходили границу в поисках лучшей жизни и при наличии согласия и расторопности цинских властей на границе и в столице порой были готовы обеспечить приход еще большего количества своих соотечественников. Так, пойманные в 1779 г. беглецы Нерчинского завода Петр Смолин с товарищами Семеном и Сидором говорили о готовности «утти к вашему величеству с женами и семьями. И всех людей наряжатся человек 50 или 100 или более» [2, с. 273].
Хотя, впрочем, вопросы зачисления в роту могли решаться положительно с помощью простых взяток. «Кто из русской роты умрет, – читаем в русских документах, – то сына его не вдруг принимают в сотню солдатом; но должно добиваться и издерживаться, чтобы быть помещенным на отцовое место <…> бошкоу (маньчжурск. яз. – военное звание, примерно соответствующие званию урядника – П.Л.) нужно просить и дарить, дабы они желающего определили на упалое место» [8, с. 11]. Служившие в роте были, как и все «знаменные», ограничены в праве распоряжаться предоставленной им недвижимостью и, несмотря на то, что им «были определены домы, слуги, и через три года какого когда надобно платья», полноправными обладателями этих «домов и платьев» они так и не стали. Выводить имущество за рамки роты строго запрещалось, поэтому «когда остается жена вдовою от своего мужа и хочет паки вытти за другого мужа, не принадлежащего к роте, то оставшиеся по умершим дворы и пашни покупают у вдовы жители русской сотни, дабы оным никто сторонний, кроме сотенных, не владел» [8, с. 41].

Деятельность Российских духовных миссий в Пекине в XVIII-XIX вв.
С появления в Пекине в 1715 г. Первой Российской духовной миссии «русская рота» и албазинская община стали важным объектом влияния российских властей, так как из-за отсутствия дипломатических отношений между обоими государствами служители миссии до 1864 г. являлись неофициальными представителями российского правительства в Китае.
Девятая духовная миссия (1808-1820 гг.) оказалась одной из самых успешных. Для поддержания отношений с потомками россиян в Пекине членам миссии в 1819 г. было поручено «содержать при миссии нескольких мальчиков албазинского рода и обучать их на всем российском иждивении <…>. Иеромонахи и дьяконы должны обучать их русской грамоте и Закону Божьему, а вы [глава миссии] будете стараться об образовании их нравственности» [4, с. 633]. Это имелось в виду делать по той причине, что «природные албазинцы не токмо христианскую веру, но и российский язык давно забыли» [2, с. 328].
Так, усилиями российских властей на территории Северного русского подворья летом 1822 г. было открыто «училище для албазинских детей». Здесь ученикам преподавали «китайский язык и начальные основы христианства», а также церковный язык, катехизис и церковное пение [1, ф. СПб. ГА, I–5, 1842 г., д. 1, п. 13, л. 3, 4] .
В 1822 г. в училище было «поступлено на первый раз семь учеников» [1, ф. СПб. ГА, I–5, 1842 г., д. 1, п. 13, л. 1 об.]. В дальнейшем количество учащихся менялось, так как «иные, отдавая [детей], как будто пробуют, и все же обратно берут, иные выключаются (отчисляются. – П.Л.), а иные – умирают» [5, с. 14]. Однако в 1824 г. училище посещали уже 14 детей [1, ф. СПб. ГА, I–5, 1842 г., д. 1, п. 13, л. 6].
Российские власти, открывая училище, оказывали тем самым большую помощь семьям албазинцев, так как «они, образовавшись <…>, могут предпочтительно употребляемы в учителях в Албазинском училище; будут способны руководить миссионерами в изучении китайского и маньчжурского языков» [5, с. 14]. Иными словами, это учебное заведение могло не только обеспечить обучение детей и подростков из числа албазинцев основам православного вероучения, но и было способно готовить квалифицированных переводчиков для государственных учреждений Цинской империи. Содержание училища имело также важные долговременные политические и стратегические цели: «Сими средствами могут размножены быть приверженцы к россиянам, чрез них откроются нужные, с нужными людьми полезные знакомства. Можно, когда нужно будет, под разными видами посылать во внешние даже владения, в свитах казенных посольств, например под видом прислужника, письмоводца и пр.» [5, с. 15]. Фактически налицо была попытка российских властей наладить в миссии подготовку людей, из которых позже можно было бы сформировать дипломатическую агентуру, способную работать в интересах российской стороны.
Албазинцы вначале высоко ценили старания российских властей: «Нынче к счастью нашему <…> прибыли сюда священнослужители <…> с прочими, врач и студенты, – писали албазинцы в благодарность членам Одиннадцатой миссии арх. Вениамина (Морачевича), добавляя, что, – членым­иссии, обратив на нас человеколюбивое сострадание, паки подняли нас, отпавших от святой веры, и всемерно образовали, <…> делая хорошими людьми» [7, с. 415].
Однако обеспечить нормальную работу училища не удалось. В своих запискахчлены Духовной миссии часто говорили о сложностях, возникавших у них в общении с албазинцами, а особенно с детьми и подростками, посещавшими это учебное заведение. «Открыли было училище, – указывал архимандрит Гурий, – учеников <…> учили русскому; но так как русские требовали прилежания, то училище осталось пустым <…> хотели было поучить их хоть китайскому-то языку; та же история: миссия кроме неприятностей, а правительство – убытков ничего не получили» [6, с. 658]. Были моменты, когда руководителям миссии на довольно длительный срок удавалось достигнуть взаимопонимания с общиной албазинцев, но вновь в какой-то момент их надежды рушились. «В два года мальчики привыкли читать и петь в церкви, мне удалось им растолковать и они поняли и разбирали партитуру, – продолжает свое повествование арх. Гурий, – но как-то нужно было их наказать <…> и я лишил их обыкновенной праздничной награды, а они постарались вознаградить себя и <…> обокрали церковь. С этих пор <…> училище закрыто и кажется надолго, если не навсегда» [6, с. 658].
Стоит сказать, что больших успехов в организации преподавания русского языка и богословия для местных жителей российские власти в Пекине добились несколько позже. В октябре 1859 г. усилиями членов Российской духовной миссии в китайской столице открылось православное училище для девочек. Это учебное заведение, по мнению организаторов, должно было послужить «самым лучшим и надежным средством как для сближения с китайцами, так и для распространения православной веры между язычниками» [1, ф. Китайский стол, оп. 491, 1861, д. 153, л. 45]. Ученицы посещали училище ежедневно и находились там в течение дня; им преподавали «священную историю, Ветхий и Новый завет, катехизис и китайскую грамматику – это классы дообеденные. После обеда их занимают рукоделием». В 1862 г. учебное заведение посещали 18 девочек от 8 до 17 лет. Ученицам выплачивалась стипендия, им также предоставлялись помещения для проживания и питание, а чтобы заинтересовать их родителей, решивших отдать своих детей в иностранное учебное заведение, духовная миссия выплачивала им по «2 рубля серебра в месяц на стол» [1, ф. Китайский стол, оп. 491, 1862, д. 153, л. 18]. В ранние годы своего существования училище финансировалось за счет Российской духовной миссии, в августе 1861 г. по докладу графа Н.П. Игнатьева, посетившего Китай, от императора Александра II и императрицы Марии Александровны на поддержание учебного заведения лично было выделено 2 тыс. рублей серебром. На эти средства училище содержалось до октября 1864 г., после чего из российской казны на нужды учебного заведения было ассигновано еще 500 рублей. В дальнейшем училище финансировалось за счет Синода (сумма ассигнований составляла 2 тыс. рублей серебром в год) [1, ф. Китайский стол, оп. 491, 1865, д. 153, л. 43 об.]. В отличие от училища для мальчиков-албазинцев, училище для девочек с самого начала демонстрировало немалые успехи: «До сих пор все мы занимающиеся с девочками, – указывала супруга министра-резидента России в Пекине А.А. Баллюзек, – не можем не похвалить их за охоту к учению, прилежание, внимательность и хорошее поведение» [1, ф. Китайский стол, оп. 491, 1862, д. 153, л. 18 об.]. Весьма продуманная политика по популяризации православной школы в Пекине и простое доброе отношение к воспитанницам способствовали повышению интереса к учебному заведению со стороны местных жителей, которые «смотревшие сначала с недоумением и недоверием на это нововведение начинают теперь сознавать пользу его и охотою просят о помещении дочерей их в училище» [1, ф. Китайский стол, оп. 491, 1862, д. 153, л. 19].
Нередко конфликтные ситуации возникали у членов миссий и с родителями детей. Некоторые из них считали, что уже за само решение отдать детей в миссионерское училище им полагаются «благодарности», не получив которые, они «на всяком шагу выражали неудобовыносимые, неудобовыразимые, самые невежественные досады» [5, с. 14].
Достаточно напряженной была ситуация и в среде самих албазинцев, морально-этические и духовные качества которых весьма низко оценивались российскими священнослужителями. Сложности, переживаемые албазинской общиной, традиционно связывают с отходом от христианских ценностей: «Русские оказались не очень стойкими приверженцами православной веры, – заключает исследователь-эмигрант В.П. Петров, – видимо, сильным было влияние огромного китайского человеческого моря, что, несмотря на все усилия о. Максима, албазинцы стали постепенно "окитаиваться”» [10, с. 14–15].
Стремительный процесс ассимиляции албазинцев в китайской среде подмечали и наши священнослужители, в тот момент находившиеся в Пекине. «Китайская пища, одежда, помещение, служба, связи, знакомства, – все это раскрыло албазинцем иной мир, влило в них чуждый дух и постепенно вытеснило в потомстве родное наследие», – указывал священник и историк иеромонах Николай Адоратский [2, с. 29]. Основную причину превращения албазинцев в «христианских отступников» Адоратский видел во влиянии их китайских жен («даны были им жены из разбойничьего приказа, а некоторых женили и на лучших»). Именно эти «языческие жены, хотя и крещеные, внесли в домы своих мужей суеверия и китайских истуканов, перед которыми совершали преклонения. И в ближайшем их потомстве явилось открытое равнодушие к вере отцов» [2, с. 29].
По мнению китайских исследователей, влияние маньчжуро-китайской культуры на албазинскую общину проявлялось в следующем. Во-первых, в ношении причесок в соответствии с требованиями маньчжурской традиции, когда волосы на голове с четырех сторон выстригались, и оставлялись лишь волосы на макушке, со временем выраставшие в косу (именно с такой прической был о. Максим, когда отправился в поход против монголов). Во-вторых, в ношении китайской одежды и обуви. В-третьих, в изменении фамилий в соответствии с китайской традицией: считалось, что обладатели фамилии Романов изменили ее на типичную китайскую фамилию Ло, Хабаров – на Хэ, Яковлев – на Тао, Дубинин – на Ду, Холостов – на Цзя [14, с. 370–371; 20, с. 57].
Вышесказанное, однако, не означало, что вся албазинская община была равнодушна к христианской культуре и своим историческим корням, – некоторые албазинцы охотно шли на контакт с российскими священнослужителями и Духовной миссией. «Чрез все годы, – говорил об одном албазинце по имени Демьян о. Петр (Каменский), – не пропускал ни одной службы и всегда, лишь в колокол, он с сыном своим в церкви». Однако таким расположением к российским миссионерам и православной церкви он «иных из соседей удивил, а от других навлек себе презрение» [5, с. 14].
Сказалась на моральном облике албазинской общины и «неограниченная свобода, даруемая албазинцам на три года от хана Канси (императора Канси. – П.Л.)», за время действия которой дошли они до «самой высшей степени распутства, что было уже начали резать и убивать китайцев» [8, с. 9]. Эта «свобода» окончательным образом подорвала внутренний уклад общины и моральный дух ее членов, так как «прошло трехлетнее время, перестали давать им из казны платья, стали ограничивать их действия <…> Увидев для себя такую перемену, зверовщики (албазинцы. – П.Л.) через пьянство и мотовство сделались голыми, а взять негде, то одни от голоду, а другие от пьянства и побоев померли» [8, с. 9].
Несмотря на трудности, которые испытывала аблазинская община, она продолжала существовать и в более поздние периоды.

Роль албазинцев в истории российско-китайских отношений
«Русская рота» и община албазинцев оказали существенное влияние на развитие российско-китайских отношений. «Албазинцы, – справедливо отмечает китайский исследователь Ян Юйлинь, – имели отношение ко всем значимым событиям, имевшим место в китайско-российских отношениях раннего периода, своим особым статусом и уникальной судьбой оказывали влияние на развитие двусторонних контактов» [23, с. 46]. Их появление в Пекине подготовило почву для учреждения в столице империи Российской духовной миссии, что позволило вывести российско-китайские отношения на качественно новый уровень.
Важен вклад русской общины в Пекине и в развитие двусторонних гуманитарных связей. Наши соотечественники, преподававшие в Школе русского языка, знакомили китайских подданных с русским языком и культурой, закладывая основы китайской русистики. А их работа в качестве придворных переводчиков существенно укрепляла основы цинской внешней политики на российском направлении, делала работу китайских дипломатов менее обременительной.
Революционные события в Китае 1911–1912 гг., в результате которых цинская «знаменная» система была упразднена, заставили албазинцев изменить привычный образ жизни. В результате «некоторые из них стали полицейскими, офицерами китайской армии, служащими в Русско-Азиатском банке» [27, с. 12] или «работали в типографии при Российской духовной миссии» [25, с. 138].
В настоящее время в Китае численность потомков албазинцев составляет примерно 250 человек. Большая их часть проживает в Пекине, Тяньцзине, Внутренней Монголии, меньше – в провинции Хэйлунцзян и Шанхае. Они все еще осознают себя особой этнической группой, но тенденция китайской ассимиляции сильна. Общественных объединений или представительств в политических органах Китая албазинцы не имеют. Живут они во многом обособленно от российских соотечественников.
После гонений в годы «Культурной революции» в Китае (1965-1976) большинство албазинцев сменили национальность с «русских» на «китайцев» или «маньчжуров».
Сегодня мало кто из них владеет русским языком (в основном, это представители старшего поколения), но многие из них по-прежнему сохраняют православную веру и испытывают теплые чувства к своему историческому Отечеству, посещают Россию, в том числе, в религиозных целях

Литература:

1. Архив внешней политики Российской империи, фонды: Санкт-Петербургский Главный Архив, Китайский стол
2. Адоратский (Николай). История Пекинской Духовной миссии во второй период ее деятельности (1745–1808). Вып. II. Казань, 1887
3. Бартнев Ю. Герои Албазина и даурской земли. – Русский архив. Кн. I. М., 1899, № 2
4. Вагин В.Н. Исторические сведения о деятельности графа М.М. Сперанского в Сибири с 1819 по 1822 гг. Т. II. СПб., 1872
5. Каменский (Петр). Записка архимандрита Петра об албазинцах, 9 гянваря 1831 года в Пекине. Пекин, 1906
6. Карпов (Гурий). Русская и греко-российская церковь в Китае в ХVII–ХIХ вв. – Русская старина. СПб., 1884, №9
7. Можаровский А.К. К истории нашей духовной миссии в Китае. – Русский архив. СПб., 1866, № 7
8. Материалы для истории Российской духовной миссии в Пекине (составитель Н.И. Веселовский). СПб., 1905
9. Мясников В.С. Империя Цин и Русское государство в ХVII веке. М., 1980
10. Петров В.П. Албазинцы в Китае. Вашингтон, 1956
11. Русско-китайские отношения в ХVII веке. Материалы и документы. Т. I (1608–1683). М., 1969
12. 27. Тертицкий К.М. Примечания к переводу работы Юй Чжэнсе «Элосы цзолин као» (Разыскания о «русской роте»). В рукописи. М., 2004
13. 1689 нянь дэ чжун-э Нибучу тяоюэ (Китайско-российский Нерчинский договор 1689 года). Пекин, 1977.
14. Лю Сяомин. Гуаньюй Циндай Бэйцзин дэ элосыжэнь – ба ци маньчжоу элосы цзолин лиши сюньцзун (О россиянах в цинском Пекине – исторические изыскания о «восьмизнаменной» маньчжурской «русской роты»). – Цинши луньцун. Вып. 2007 г.
15. Сунь Чжэ, Ван Цзян. Дуй 1689–1727 нянь чжун-э вайцзяо гуаньси дэ каоча (Исследования китайско-российских дипломатических отношений в 1689–1727 гг.). – Чжунго бяньцзян шиди яньцзю. 2006, № 3
16. У Ян. Циндай «элосы цзолин» каолюэ (Разыскания о «русской роте» в период династии Цин). – Лиши яньцзю. 1987, № 5
17. Циньдин ба ци тунчжи («Высочайше утвержденное» всеобщее описание «восьми знамен»). Чанчунь, 2002
18. Циндай чжун-э гуаньси данъань шиляо сюаньбянь (Сборник архивных материалов по китайско-российским отношениям во время династии Цин). Первое издание. Т. I. Пекин, 1981
19. Цин шилу чжун дэ Хэйлунцзян шаошу миньцзу шиляо хуэйбянь (Сборник исторических материалов из Хроник правления династии Цин о национальных меньшинствах, [проживавших на территории] Хэйлунцзян). Научный редактор Фан Янь. Харбин, 1992
20. Чжан Сюэфэн. Цинчао чуци Элосы цзолин жунжу чжунхуа вэньхуа цзиньчэн као (Исследования процесса интеграции «русской роты» в китайскую культуру в раннецинский период). – Сиболия яньцзю. 2007, №4
21. Чжун-э гуаньси ши цзыляо сюаньцзи (Сборник материалов по истории китайско-российских отношений). Нинся, 1980
22. Юй Чжэнсе. Гуйсы лэйгао (Различные записи, [собранные] в год гуйсы). Т. II. Шэньян, 2001
23. Ян Юйлинь. Аэрбацзинь жэнь юй цзаоци чжун-э гуаньси («Албазинцы» и китайско-российские отношения в ранний период). – Лунцзян шиюань. 1984, № 1
24. Clubb O.E. China and Russia. The "Great Game”. New York and London, 1971
25. Pang T.A. The «Russian company» in the Manchu Banner Organization. – Central Asiatic Journal. № 43. Part 1. 1999
26. Riajansky A.A. The First Russian Settlers in Peking. – The China Journal. Vol. ХХVI. 1937, № 2
27. Serebrennikov J.J. The Albazinians. – The China Journal. Vol. ХVII. 1932, № 1
28. Widmer E. The Russian Ecclesiastical Mission in Peking during the Eighteenth Century. London, 1976
http://ostrog.ucoz.ru/publ/l/lapin_p_a/ ... 07-1-0-350
Имеющий уши, да услышит...

Ответить

Вернуться в «КАЗАЧЬИ ВОЙСКА»

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 41 гость